Долго лежал Ворюга, забываясь Болью, а когда Она стихала, пробовал на Руках вылезти из своего Могильника. Но Сил не хватало, а Помощь Ног обрушивала Болью и Он бился в конвульсиях, забивая Себя все сильнее в Щель Могилы. И все реже становились попытки маленького Дитя освободиться от Стальных Объятий Трубы и Подземелья.
      И ГадкоМедленным Предательством Человеческая Подлость засасывала в себя Трубой Смерти Обреченную Жизнь невинного Дитя.
      Но одной Смерти, за его крохотную, распятую Человеком Страшную Жизнь, было мало.
      И Ребенок шагнул во вторую Смерть. Начала нестерпимо жечь Труба, раскаленная наступающей Зимой. Горящая Боль переломанных Ног и, Насквозь прожигающей Трубы, становилась Костром Инквизиции. Дитя превращалось в Волдырь, в котором варилось его Невинное Тело.
      Он в последний раз пришел в Сознание, открыл Глаза, и Смерть Крючьями своих Костей вцепилась в Них, выдирая Жизнь из переломанного, сварившегося Тела. И, прощаясь с Жизнью, Ребенок дико и пронзительно закричал, как Крольчонок в стальных Когтях Коршуна. Он забыл Болью прощальное, Божественное слово «Мама».
     И Он не знал Детством всей Великой, не имеющей Границ Подлости ЧеловекоЖивотных, убивающих Сатанинской Ненавистью даже Убитых.
      И из второй Смерти Младенец шагнул в третью Смерть…